Ахматова
2. Стихотворение А.Ахматовой «Заплаканная осень, как вдова...» (Восприятие,
3. «Я голос ваш, жар вашего дыханья...» (По лирике А.Ахматовой.)
4. Стихотворение А. Ахматовой «Родная земля». (Восприятие, истолкование,
5. Поэма А.Ахматовой "Реквием"
5.1 «Звезды смерти стояли нал нами...» (По поэме А.Ахматовой Реквием»)
5.2 Художественная идея и ее воплощение в поэме "Реквием"
5.3 Художественные средства в поэме "Реквием" А.А. Ахматовой.
6. «Слава тебе, безысходная боль» (Тема любви в лирике А.Ахматовой.)
7. Своеобразие темы любви в лирике А. А. Ахматовой
8. Ахматова, Елизавета Николаевна
А. А. Ахматова творила в очень сложное время, время катастроф и социальных
потрясений, революций и войн. Поэтам в России в ту бурную эпоху, когда люди
забывали, что такое свобода, часто приходилось выбирать между свободным
творчеством и жизнью.
Но, несмотря на все эти обстоятельства, поэты по-прежнему продолжали
творить чудеса: создавались чудесные строки и строфы. Источником
вдохновения для Ахматовой стали Родина, Россия, поруганная, но от этого
ставшая еще ближе и роднее. Анна Ахматова не смогла уехать в эмиграцию, так
как она знала, что только в России может она творить, что именно в России
нужна ее поэзия: "Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам".
Но давайте вспомним начало пути поэтессы. Ее первые стихи
появились в России в 1911 году в журнале "Аполлон", а уже в следующем году
вышел и поэтический сборник "Вечер". Почти сразу же Ахматова была
поставлена критиками в ряд самых больших русских поэтов. Весь мир ранней, а
во многом и поздней лирики Ахматовой был связан с А. Блоком. Муза Блока
оказалась повенчана с музой Ахматовой. Герой блоковской поэзии был самым
значительным и характерным "мужским" героем эпохи, тогда как героиня поэзии
Ахматовой была представительницей "женской" поэзии. Именно от образов
Блока во многом идет герой ахматовской лирики. Ахматова в своих стихах
является в бесконечном разнообразии женских судеб: любовницы и жены,
вдовы и матери, изменявшей и оставляемой. Ахматова показала в искусстве
сложную историю женского характера передовой эпохи, его истоков, ломки,
нового становления. Вот почему в 1921 году, в драматическую пору своей и
общей жизни, Ахматова сумела написать поражающие духом обновления строки:
"Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано -
Отчего же нам стало светло?"
Так что в известном смысле Ахматова была и революционным поэтом.
Но она всегда оставалась и поэтом традиционным, поставившим себя под
знамена русской классики, прежде всего, Пушкина. Освоение пушкинского мира
продолжалось всю жизнь.
Есть центр, который как бы сводит к себе весь остальной мир поэзии,
оказывается основным нервом, идеей и принципом. Это любовь.
Стихия женской души неизбежно должна была начаться с такого заявления себя
в любви. В одном из своих стихотворений Ахматова называла любовь "пятым
временем года". Чувство, само по себе острое и необычайное, получает
дополнительную остроту, проявляясь в предельном, кризисном выражении -
взлета или падения, первой встречи или совершившегося разрыва, смертельной
опасности или смертельной тоски, потому Ахматова так тяготеет к лирической
новелле с неожиданным, часто прихотливо-капризным концом психологического
сюжета и к необычностям лирической баллады, жутковатой и таинственной
("Город сгинул", "Новогодняя баллада"). Обычно ее стихи - начало драмы, или
только ее кульминация, или еще чаще финал и окончание. И здесь она
опиралась на богатый опыт русской уже не только поэзии, но и прозы:
"Слава тебе, безысходная боль,
Умер вчера сероглазый король.
..............................
...А за окном шелестят тополя:
Нет на земле твоего короля".
Стихи Ахматовой несут особую стихию любви-жалости:
"О нет, я не тебя любила,
Палила сладостным огнем,
Так объясни, какая сила
В печальном имени твоем".
Мир поэзии Ахматовой - мир трагедийный. Мотивы беды, трагедии звучат в
стихотворениях "Клевета", "Последняя", "Через 23 года" и других.
В годы репрессий, тяжелейших испытаний, когда ее мужа расстреляют, а сын
окажется в тюрьме, творчество станет единственным спасением, "последней
свободой". Муза не покинула поэта, и она написала великий "Реквием".
Таким образом, в творчестве Ахматовой отражалась сама жизнь; творчество
было ее жизнью.
Стихотворение А.Ахматовой «Заплаканная осень, как вдова...»
(Восприятие, истолкование, оценка.)
Анна Андреевна Ахматова творила в очень сложное время, время катастроф и
социальных потрясений, революций и войн. Поэты
в России в такую бурную эпоху забывали, что такое свобода, им часто
приходилось выбирать между свободным творчеством и
жизнью. Но, несмотря на все эти обстоятельства, они все так же продолжали
творить чудеса: создавались чудесные строки и
строфы.
Так и Анна Ахматова до конца своих дней посвящала себя и всю свою жизнь
творчеству, поэзия всегда была для нее делом
жизни. Излюбленная тема стихотворений Анны Ахматовой - тема любви.
Героиня ее любовной лирики могла бы сказать о себе
словами Данте: "Любовью я дышу ... " Но любовь у Ахматовой почти никогда не
предстает в спокойном пребывании. Это
обязательно кризис: взлет или падение, первая встреча или разрыв, утрата
чувства или завершение отношений.
Так стихотворение "Заплаканная осень, как вдова ...", помещенное на страницах
книги послеоктябрьских годов "Anna
Domini", рассказывает нам о несчастной, трагично оборвавшейся любви.
Первые строки стихотворения переполнены
характерными для лирики Ахматовой темными тонами, что сразу настраивает
читателя на трагический финал: "Заплаканная
осень, как вдова/ В одеждах черных все сердца туманит ..."
Но почему "вдова" становится героиней данного стихотворения? Для ответа на
этот вопрос обратимся ко времени написания
стихотворения - 15 сентября 1921 год. 1921 год - именно тот год, когда время
очень жестоко обошлось с Ахматовой. В конце
августа этого года по несправедливому обвинению в принадлежности к
контрреволюционному заговору был расстрелян Николай
Гумилев. Хотя их жизненные пути к тому времени уже разошлись, уже три года
прошло после их развода, но он всегда
оставался в памяти и в сердце Анны Ахматовой дорогим человеком. Поэтому
все пережитое вместе с Гумилевым оставалось с
ней на всю жизнь, было важным и дорогим. Ведь ушедший из жизни – не уходит
из сердца. Именно поэтому вдовий плач, горе,
страдания и скорбь о безвинно загубленном человеке пронизывает все
стихотворение: от самого начала до финальных строк.
В стихотворении присутствует еще один характерный для ахматовской лирики
прием – поэтесса не рассказывает о
случившемся прямо, она делает это с помощью говорящих деталей. В данном
стихотворении одной из таких деталей является
фигура осени. Вообще осень всегда ассоциируется с чем-то грустным,
тоскливым и мрачным. Так и здесь: осень, как вестница
горечи и тоски, сопоставляется с неутешной вдовой, обретает черты,
свойственные одновременно и явлению природы, и
человеку. Благодаря этой детали читатель может узнать о душевном состоянии
героини, проникнуть в глубь ее переживаний.
Ахматовская муза – это муза памяти. Именно память не дает героине
возможности все забыть, начать новую спокойную жизнь:
«… Перебирая мужнины слова, / Она рыдать не перестанет …» Память
отстраняет давние поступки и пристрастия от забвения,
хранит в сознании все, что выпало героине, постоянно заставляет
пересматривать и переосмыслить пережитое. И так будет
вечно, память всегда будет возвращать ее к прошлому. Но все-таки маленький
огонек надежды мерцает в душе героини: «И
будет так, пока тишайший снег/ Не сжалится над скорбной и усталой …» Об этом
свидетельствует употребление Ахматовой
более мягких, светлых тонов, нежели те, что были в начале стихотворения:
черное сменяется белым, туманность превращается
в тишину («тишайший снег»). Героиня надеется, что так же, как грязная, мрачная
осень сменяется холодной, свежей зимой,
так и ее усталая, измученная душа «остынет», приобретет покой и настанет
конец ее мукам и страданиям. Но, как известно,
сердце никогда не забывает, поэтому обе!
рнуться ли ее надежды в реальности – покажет время. Но героиня уверена, что
даже за минутку «забвенья были и забвенья
нег», которая приносит ей память о дорогом человеке, она отдала бы жизнь, и
что «за это жизнь отдать не мало».
Стихи Анны Андреевны Ахматовой о любви почти всегда пропитаны чувством
грусти, но главное, что делает их такими
проникновенными, это сочувствие, сострадание в любви. Когда читаешь эти
стихи перед тобой открывается выход из мира
замкнутой, эгоистичной любви, любви-забавы к подлинно великой любви для
людей и во имя любви.
«Я голос ваш, жар вашего дыханья...» (По лирике А.Ахматовой.)
С именем А. Ахматовой в русской поэзии зазвучал новый прекрасный
неповторимый голос. Войдя в литературу с поэзией
женской души, она сразу встала в ряд первых русских поэтов. Пройдет немного
времени после выхода ее первого сборника
стихов «Четки», и Осип Мандельштам напишет, что имя Ахматовой становится
«символом России». В первых своих
стихотворениях она говорит от имени женщины, которая с трепетом ждет
встречи с любимым. Ты – солнце моих песнопений
ты – жизни моей благодать.
Со временем в ее строчках, говоривших как будто о любви, проступали широкие
пространства, «тверская скудная земля»,
«золото Бахчисарай», прекрасный город на Неве. Негромко, словно издали,
дает о себе знать чувство Родины.
«Я вижу все. Я все запоминаю», - писала она. Ахматова училась « просто,
мудро жить». А между тем, началась война, и
сердце резал «вдовий плач по деревне»
Истерзанной, унижаемой матерью виделась ее Родина, и от имени ее детей
поэтесса заклинала, молила:
Чтобы туча над темной Россией
Стояла облаком в славе лучей.
«Непонятный гул», пронизавший столетнюю устойчивость вещей, приводил ее в
трепет и смятение. Образы темных прорубей,
дикого ветра превращали ее стихи в невнятные глухие пророчества. Она
предупреждала об ожидавшей гибельной катастрофе:
По неведомому назначению,
По Неве иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
Она не знала, какие испытания судьба ей готовит, но оставалось убежденной,
что нигде не найдет рая вне родной земли.
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда.
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.»
В этом стихотворении нет понимания революции, нет ее принятия, но достойно,
страстно прозвучал голос иной
интеллигенции, которая ходила по мукам, ошибалась, сомневалась. Искала
выход и находила свой главный выбор: оставалась
со своей страной.
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойных
Не осквернился скорбный дух.
А через пять лет ее голос несет отповедь тем, кто уехал за границу.
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Жилось трудно, но «лохмотья сиротства» носила « как брачные ризы».
Голос гох в барабанном бое, под скрежетом сталинских репрессий
Звезды смерти стояли над нами,
и безвинная корчилась Русь.
Под кровавыми сапогами
и под шинами черных марусь.
В сталинские годы ежовщины она семнадцать месяцев провела в тюремных
очередях. Там все говорили шепотом, но на вопрос
женщины о том, сможет ли она все это описать, Анна ответила: «могу».
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список и негде узнать
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
Это было мужественно. За каждое слово грозила кара.
И, если замкнут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть там же они поминают меня
В канун моего погребального дня…
Она гордится, что как истинный поэт.
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью был.
В те годы, когда был искажен лик Родины, когда для одних она была – страх и
страдание, а для других – боль разлуки,
поэзия Ахматовой становилась образом настоящей России. Это голос не о
Родине, это голос самой страны.
В годы Великой Отечественной войны под вой сирен звучали ее слова:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово!
Строки ее стихотворений, рожденные горячим сердцем, отпечатывали как
плакат и расклеивали на улице.
Вражье знамя растает, как дым,
Правда за нами, мы победим.
В знаменитой «Клятве», написанной в 1941 году, от имени всех она произносит:
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Пришла Победа, и ее голос звучит во имя жизни. Ей рукоплещет Колонный зал
Дома Союзов.
Но вот страшный 1946 год.
И упало каменное слово,
На мою еще живую грудь.
Теперь главное – вытерпеть, укрепить веру, что это ошибка, что правда
восторжествует.
Ей запретили писать. Она держала строчки в уме.
Из – под каких развалин говорю,
Из – под какого я кричу обвала.
Ее муза жила:
Чтоб после, как Феникс из пепла;
В эфире восстать голубом -
Она не замолкала и верила!
Но все – таки услышат голос мой.
И все – таки ему опять поверят.
1966 год. Ее не стало. Но звучит над ее любимой Родиной:
Я – голос ваш, жар вашего дыханья,
Я – отраженье вашего мира.
Напрасных крыл напрасны трепетанья,
Ведь все равно я с вами до конца
Стихотворение А. Ахматовой «Родная земля». (Восприятие, истолкование, оценка.)
Поздняя Анна Андреевна Ахматова выходит из жанра «любовного дневника»,
жанра, в котором она не знала
соперников и который она оставила, может быть, даже с некоторым опасением
и оглядкой, и переходит на раздумья о роли и
судьбе поэта, о религии, о ремесле, отечестве. Появляется острое ощущение
истории.
Ахматова написала о А.С. Пушкине: «Он не замыкается от мира, а идет к миру».
Это была и ее дорога – к миру, к
ощущению общности с ним. Раздумья о судьбе поэта приводят к раздумьям о
судьбе России, мира.
В эпиграф стихотворения Анны Андреевны Ахматовой «Родная земля»
вынесены две финальные строчки стихотворения,
сочиненного самой Ахматовой в послереволюционные годы. А начинается оно
так: «Не с теми я, кто бросил землю/ На
растерзания врагам». А.А. Ахматова не пожелала тогда примкнуть к числу
эмигрантов, хотя многие из ее друзей оказались за
границей. Решение остаться в советской России не было ни компромиссом с
советским народом, ни согласием с выбранным ею
курсом. Дело в другом. Ахматова чувствовала, что только разделив судьбу с
собственным народом, она сможет сохраниться
как личность и как поэт. И это предчувствие оказалось вещим. В тридцатые –
шестидесятые годы ее поэтический голос
приобрел неожиданную силу и мощь. Вобрав в себя всю боль своего времени,
ее стихи возвысились над ним и стали выражением
общечеловеческих страданий.
Стихотворение «Родная земля» подводит своеобразный итог отношению поэта
к своей родине. Само название имеет
двойной смысл. «Земля» - это и страна с населяющими ее людьми и со своей
историей, и просто почва, по которой ходят
люди. Ахматова как бы возвращает значению утраченное единство. Это
позволяет ей ввести в стихотворение замечательные
образы: «грязь на калошах», «хруст на зубах», - получающие метафорическую
нагрузку.
В отношении Анны Ахматовой к родной земле нет ни грани сентиментальности.
Первое четверостишие построено на
отрицании тех действий, которые принято связывать с проявлением
патриотизма: «В заветных ладанах не носим на груди, / О
ней стихи навзрыд не сочиняем …». Эти действия кажутся ей недостойными: в
них нет трезвого, мужественного взгляда на
Россию. Анна Ахматова не воспринимает свою страны как «обетованный рай» -
слишком многое в отечественной истории
свидетельствует о трагических сторонах русской жизни. Но нет здесь и обиды за
те действия, которые родная земля
«приносит живущим на ней». Есть гордая покорность той доле, которую она нам
представляет. В этой покорности, однако, нет
никакого вызова. Более того, в ней нет и осознанного выбора. И в этом –
слабость патриотизма Ахматовой. Любовь к России
не является для нее итогом пройденного духовного пути, как это было у
Лермонтова или Блока; эта любовь дана ей
изначально. Ее патриотическое чувство впитано с материнским молоко!
м и поэтому не может быть подвергнуто никаким рационалистическим
коррективам. Связь с родной землей ощущается даже не
на духовном, а на физическом уровне: земля представляет собой
неотъемлемую часть нашей личности, потому что всем нам
предначертано телесно слиться с нею – после смерти: «Но ложимся в нее и
становимся ею, / Оттого и зовем так свободно –
своею».
В стихотворении выделяются три раздела, что подчеркнуто и графически.
Первые восемь строк построены, как цепь
параллельных отрицательных конструкций. Концы фраз совпадают с концами
строк, что создает мерную «настойчивую»
информацию, которая подчеркнута ритмикой пятистопного ямба.
После этого следует четверостишие, написанное трехстопным анапестом.
Смена размеров на протяжении одного
стихотворения – явление достаточно редкое в поэзии. В данном случае этот
ритмический перебой служит для
противопоставления потоку отрицаний, заявления о том, как же все-таки
воспринимается коллективным лирическим героем
родная земля. Заявление это носит достаточно сниженный характер, что
усиливается анафорическим повтором: «Да, для нас
это грязь на калошах, / Да, для нас это хруст на зубах …». И, наконец, в финале
трехстопный анапест сменяется
четырехстопным. Такой перебой метра придает двум последним строкам
широты поэтического дыхания, которые находят опору в
бесконечной глубине заключенного в них смысла.
Поэзия Анны Андреевны Ахматовой «питалась - даже в первоначальных стихах
– чувством родины, болью о родине, и
эта тема звучала в ее поэзии все громче … О чем бы она ни писала в последние
годы, всегда в ее стихах ощущалась упорная
дума об исторических судьбах страны, с которой она связана всеми корнями
своего существа». (К. Чуковский)
«Звезды смерти стояли нал нами...» (По поэме А.Ахматовой Реквием»)
«Это поистине народный
«Реквием»: плач по народу,
средоточие всей боли его».
Ю. Карякин
Поэзия А. Ахматовой – это исповедь человека, живущего всеми бедами, болями
и страстями своего времени и своей земли.
Людям, приходящим в этот мир не дано выбирать время, родину, родителей. На
долю А. Ахматовой выпали самые тяжелые годы в
самой невероятной стране мира: две революции, две войны, страшная эпоха
сталинской тирании. Еще в 1917 году поэтесса
ответила покинувшим Россию и звавшим ее за границу: «…равнодушно и
спокойно руками я замкнула слух, чтоб этой речью
недостойной не осквернился скорбный дух». Талант, преданность родной земле,
подвижничество, мужество и верность заветам
великой литературы - вот те качества, за которые народ наградил А. Ахматову
своей любовью.
Поэма «Реквием» - это потрясающий, основанный на фактах собственной
биографии, документ эпохи, свидетельство того,
через какие испытания прошел наш народ. Репрессии 30-х годов, обрушившиеся
на друзей и единомышленников А. Ахматовой,
разрушили и ее семейный очаг: вначале был арестован и сослан сын, а затем
муж. Сама она жила в постоянном ожидании стука
в дверь. Создаваемые между 1935 и 1940 годами строчки «Реквиема» не
могли даже лечь на бумагу. Их заучивали наизусть
друзья поэтессы, для того чтобы задушенный крик «стомильонного» народа не
канул в бездну времени.
«Эмма, что мы делали все эти годы?; Мы только боялись!»- сказала как-то А.
Ахматова своей подруге. Да, они были просто
люди, не из камня и не из стали. И боялись они не только за себя, но за детей и
родителей, жен и мужей, близких и
друзей. Над ними все время стояли «звезды смерти», этот библейский образ,
ставший символом сталинской эпохи, образ
возникший в Апокалипсисе. «Пятый Ангел вострубил, и я увидел Звезду, падшую
с неба на Землю, и дан ей был ключ от
кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как
дым из большой печи; и помрачилось Солнце и
воздух от дыма из кладезя. Из дыма вышла саранча на Землю…» (Откровение
Иоанна Богослова, 9:1-3).
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
Вот в таком аду, в самый трудный период жизни А. Ахматова пишет свое
выдающееся произведение – скорбный «Реквием»,
яростное обличение сталинских беззаконий.
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад…
Читаешь, и оживает эпоха массовых репрессий, общего оцепенения, страха,
разговоров шепотом. А. Ахматова была ее
маленькой частицей, клокочущим ручейком, вливающимся в помутневшую реку
народного горя.
Нет, и не под черным небосводом,
И не под защитой чуждых крыл –
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Эти строки из своего стихотворения «Так не зря мы вместе бедовали…» А.
Ахматова делает эпиграфом к поэме. Ее судьба
неотделима от судеб тех несчастных женщин, с которыми 17 месяцев стояла
она в тюремных очередях в надежде послать
передачу или узнать что-то о сыне.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
Перечитывая «Реквием», видишь многозначность этого произведения. Если
раньше в последней цитате я видел образ стены
красной от крови и ослепшей от слез, пролитых жертвами и их близкими, то
теперь она мне кажется холодной, каменной, не
увидевшей горя тех, кто стоял рядом с ней. Сюда же примыкает и образ
кремлевских башен:
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
Это стены, за которыми спрятались те, кто, словно слепцы, не видят народного
горя. Это глухие стены, разгородившие
владык и народ. И, может быть, звезда на башне Кремля - это та самая
огромная звезда, что «…прямо мне в глаза глядит и
близкой гибелью грозит».
Эпитеты, используемые А. Ахматовой в поэме («кровавые сапоги», «тоска
смертельная», «окаменелое страдание», «каменное
слово»), вызывают ужас и отвращение перед насилием, подчеркивают мучения,
показывают запустение города и страны. Все в
«Реквиеме» укрупнено, раздвинуто в границах (Нева, Дон, Енисей), вызывает
общее представление – всюду. Это беда всего
народа, и звёзды смерти светят всем одни и те же.
В эпилоге «Реквиема» словно вылитые из металла плотно и тяжело стоят такие
горькие и торжественно гордые слова:
Опять поминальный приблизился час,
Я вижу, я слышу, я чувствую Вас.
……………………………………..
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список и негде узнать
……………………………………..
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде.
Наверное, список этот был бы бесконечным. И то, что А. Ахматова выполнила
свое обещание («А это вы можете описать? И я
сказала: «Могу!»), явилось лучшей памятью тем невинным жертвам, тому
безмерному горю, которое выпало на долю тысяч людей
нашей страны «в страшные годы ежовщины».
Вслушиваюсь в первые строки «Реквиема»:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река.
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска…
Здесь звучит доминирующая перекатывающаяся букву «р», словно гудит
погребальным звоном колокол. И в такт
ему начинают стучать наши сердца: «Не повторится, не повторится, не
повторится никогда!»
«У каждого поэта своя трагедия, иначе он не поэт. Без трагедии нет поэта –
поэзия живет и дышит над самой пропастью
трагического, «бездны мрачной на краю,» – писала поэтесса. Но в «Реквиеме»
А. Ахматова смогла личное страдание расширить
до страдания целого народа, до огромного окаменевшего изваяния горя,
гениальным образом созданного из самых простых слов.
«Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу», - говорил
Твардовский. Как хорошо, что мы узнаем правду.
Может быть, это залог нашего будущего?
Художественная идея и ее воплощение в поэме "Реквием"
Идея "Реквиема" А. Ахматовой может быть выражена в форме
долженствования и противоречия. Поэт должен выразить"св.о&_пич-ное горе,
иначе- паралич памяти "и безумйе".""Поэтдолжен выразить народное горе,
стать голосом "стомильонного народа", иначе - разрыв-исторической памяти и
потеря исторического смыслаг-Не' единственная возможная реакция на ужас
происшедшего - немота. Отсюда трагическое противоречие "Реквиема":
необходимость слова в ситуации немоты.
Б. Пастернак в своей рецензии на военные стихотворения А. Ахматовой писал
об одном из них: "Ее стихи об убитом ленинградском мальчике полны
душераздирающей горечи и написаны словно под диктовку матери или старой
севастопольской солдатки". Прежде чем обратиться к "Реквиему", приведем
одно из военных стихотворений Ахматовой и приглядимся к тому, какими
средствами создается впечатление записывания под диктовку убитой горем
матери:
И все, кого сердце мое не забудет,
Но кого нигде почему-то нет...
И страшные дети, которых не будет, ,
Которым не будет двадцать лет,
А было восемь, а девять было,
А было... - Довольно, не мучь себя,
И все, кого ты и вправду любила,
Живыми останутся для тебя.
Два многоточия, обрывающих фразы, полубезумное "почему-то", в котором
скрывается отчаянное "почему?", еще ближе к без-
умию - перечисление, передающее неотступность горя ("А было восемь, а
девять было, / А было...") - это все признаки речи на грани немоты. На рубеже
тридцатых - сороковых Ахматова, если так можно выразиться, пишет под
диктовку немоты:
Последнюю и высшую награду - Мое молчанье - отдаю Великомученику
Ленинграду.
Немота, невозможность говорить становится лейтмотивом "Реквиема", поэме о
мире как бессмысленном сне и о горе, бессловес- ' ном, невыразимом:
Все перепуталось навек, . И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек, И
долго ль казни .ждать.
Вот как об этом рассуждает И. Бродский: "Трагедийность "Реквиема" не в
гибели людей, а в невозможности выжившего эту гибель осознать. Его,
"Реквиема", драматизм не в том, какие ужасные события он описывает, а в том,
во что эти события превращают твое... сознание, твое представление о самом
себе".
Никто в русской поэзии не мог лучше Ахматовой простым и сдержанным словом
выразить экстремальное душевное состояние. Это удивительное свойство ее
стихотворений обнаружилось еще в 10-е годы, когда были написаны такие,
например, строки:
Десять лет замираний и криков, Все мои бессонные ночи Я вложила в тихое
слово И сказала его - напрасно.
Пережитое Ахматовой в тюремных очередях, однако, превышало все
возможные "замирания и крики" обычной жизни. Это, как и концлагеря,
еврейские гетто, колымские рудники и другие ужасы XX века, ощущалось как
нечто запредельное, подрывающее человеческий опыт и "исторические
привычки". Как же это выразить? Ахматова сделала, казалось бы,
невозможное: выразила немоту и таким образом преодолела немоту (то есть
сделала то, к чему призывала другая мученица русской поэзии XX века - М.
Цветаева:
" - Петь не могу! Это воспой!").
Испытывая жестокие угрызения совести (которые пытается реконструировать
И. Бродский: "... Да что же ты за монстр такой, если весь этот ужас и кошмар
еще и со стороны видишь?"), Ахматова подвергает свои же собственные
страдания поэтическому анализу:
Уже безумие крылом Души накрыло половину, И поит огненным вином И манит в
черную долину.
И поняла я, что ему
Должна я уступить победу, .
Прислушиваясь к своему,
Уже как бы чужому бреду.
Лирический герой Ахматовой раздваивается: с одной стороны, сознание,
страдающее и не выдерживающее страдания, с другой стороны, сознание,
наблюдающее за этим страданием как бы со стороны:
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось, ',
Пусть черные сукна покроют
И пусть унесут фонари...
Ночь.
Выражение невыразимого - задача, не решаемая с помощью привычного к горю
простого и сдержанного слова Ахматовой. Ясная логика и классический строй ее
стиха прерывается, размер нарушается. "Черные сукна", ночь без фонарей -
иносказания, означающие остановившуюся, парализованную речь. Как
"личность", как лирическое "я" Ахматова не может говорить. Благодаря чему
она все же говорит, благодаря чему вновь обретает классические размеры и
благородную ясность? Она получает право на слово как обязанность -
призвания сказать от имени всего "стомильонного народа". Она должна
свидетельствовать: "Как-то раз кто-то "опознал" меня, - пишет Ахматова
"вместо предисловия". - Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами...
очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там
все говорили шепотом):
- А это вы можете описать? И я сказала:
- Могу".
И Ахматова начинает свидетельствовать - с опорой на традицию, на мировую
культуру. "Мы все время слышим разные голоса, - говорит о "Реквиеме"
Бродский, - то просто бабий, то вдруг поэтессы, то перед нами Мария". Вот
"бабий" голос, пришедший из заплачек и горестных русских песе1П~~- ~ -o
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Вот- "поэтесса", с безмерным удалением оглядывающаяся на погибший, как
Атлантида, серебряный век:
Показать бы тебе, насмешнице И любимице всех друзей, Царскосельской
веселой грешнице, , Что случится с жизнью твоей...
Вот, наконец, деда-Марии" жертвенные тюремные очереди приравнивают
каждую мученицу-мать к Богоматери:
Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать
стояла, Так никто взглянуть и не посмел.
Три древних традиции - народно-песенная, поэтическая (недаром
процитированы пушкинские слова: "каторжные норы") и христианская помогают
лирической героине "Реквиема" выстоять в неслыханном испытании. "Реквием"
завершается преодолением немоты и безумия - торжественным и героическим
стихотворением. Стихотворение перекликается со знаменитыми "Памятниками"
- Горация, Державина и Пушкина. Ахматова "дает согласье" на памятник себе,
но с условием, что поставят его
...здесь, где стояла я триста часов И где для меня не открыли засов.
То есть с условием, что это будет памятник не поэту, а матери, одной из многих и
многих. Завершение "Реквиема" таким "памятником" означает победу человека
над ужасом и оцепенением, победой памяти и смысла:
Затем, что и в смерти блаженной боюсь Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлюпала дверь И выла старуха, как раненый зверь.
Художественные средства в поэеме "Реквием" А.А. Ахматовой.
I Предпосылки создания поэмы (трагическая судьба Ахматовой).
II Традиции создания поэтического произведения.
1) народно-песенная, поэтическая, христианская.
2) эпитеты, метафоры.
III Ахматова - поэтесса, достойная преклонения.
Судьба Анны Андреевны Ахматовой в послереволюционные годы
складывалась трагично. В 1921 году расстреляли ее мужа, поэта Николая
Гумилева. В тридцатые годы по ложному обвинению был арестован сын, жутким
ударом, "каменным словом" прозвучал смертный приговор, замененный потом
лагерями, затем почти двадцать лет ожидания сына. Погиб в лагере ближайший
друг Осип Мандельштам. В 1946 году выходит постановление Жданова, которое
оболгало Ахматову и Зощенко, закрыло перед ними двери журналов, только с
1965 года начали печатать ее стихи.
В предисловии к "Реквиему", который Анна Андреевна сочиняла с 1935 по 1040
годы, и который был опубликован в 80-е годы, она вспоминает: "В страшные
годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в
Ленинграде". Стихи, включенные в "Реквием", автобиографичны. "Реквием"
оплакивает скорбящих: мать, потерявшую сына, жену, потерявшую мужа.
Ахматова пережила обе драмы, однако, за ее личной судьбой трагедия всего
народа.
Нет, и не под чужим небосводом,
И не под защитой чужих крыл,-
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Сопереживание читателя, гнев и тоска, которые охватывают при чтении поэмы,
достигаются эффектом сочетания многих художественных средств. "Мы все
время слышим разные голоса,- говорит о "Реквиеме" Бродский,- то просто
бабий, то вдруг поэтессы, то перед нами Мария". Вот "бабий" голос, пришедший
из горестных русских песен:
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Вот - "поэтесса":
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей…
Вот дева Мария, ведь жертвенные тюремные очереди приравнивают каждую
мученицу-мать к Марии:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
В поэме Ахматова практически не использует гиперболы, видимо, это потому,
что горе и страдания настолько велики, что преувеличивать их нет ни нужды, ни
возможности. Все эпитеты подобраны так, чтобы вызвать ужас и отвращение
перед насилием, показать запустение города и страны, подчеркнуть мучения.
Тоска "смертельная", шаги солдат "тяжелые", Русь "безвинная", "черные
маруси" (арестантские машины). Часто используется эпитет "каменный":
"каменное слово", "окаменелое страдание". Многие эпитеты близки к народным:
"горячая слеза", "великая река". Народные мотивы очень сильны в поэме, где
связь лирической героини с народом особая:
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый голод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
Читая последнюю строку, видишь перед собой стену, красную от крови и
ослепшую от слез, пролитых жертвами и их близкими.
Много в поэме Ахматовой метафор, позволяющих удивительно кратко и
выразительно донести до нас мысли и чувства: "И короткую песню разлуки
паровозные пели гудки", "Звезды смерти стояли над нами/ И безвинная
корчилась Русь", "И своей слезою горячей новогодний лед прожигать".
В поэме много и других художественных средств: аллегорий, символов,
олицетворений. Все вместе они создают глубокие чувства и переживания.
Анна Андреевна Ахматова с достоинством выдержала все удары судьбы,
прожила долгую жизнь и подарила людям чудесные произведения.
«Слава тебе, безысходная боль» (Тема любви в лирике А.Ахматовой.)
Удивительно творчество поэтов двадцатого века! В тяжелое для нашей страны
время политической смуты, революций,
гражданской войны, а затем и тоталитарного режима, беспощадного к
инакомыслящим, когда государство требовало призывающих
к борьбе рифм, восхваляющего Советскую власть слога, истинные мастера
слова, создающие произведения на вечные темы,
оказались под запретом. Но несмотря на постоянные гонения, «травлю»
самыми низкими и подлыми способами, эти авторы,
среди которых были позже всемирно признанные, продолжали создавать свои
творения. Среди них была и Анна Ахматова.
Потеряв почти всю свою семью в сталинских лагерях, обвиненная в отсутствии
патриотизма и близости к народу, эта поэтесса
смогла не просто пасть духом, но и оставить глубокий след в мировой
литературе двадцатого века. Анна Ахматова прежде
всего признанный мастер любовной лирики.
Строчка, взятая эпиграфом к сочинению, из стихотворения «Сероглазый
король». На мой взгляд, она наиболее точно
отражает отношение самой поэтессы к этому великому чувству. Сначала
кажется, что в этих словах нет смысла, они
противоположны; как можно восхвалять что-то, приносящее страдания и боль!
Но антитеза здесь не случайно: в ней – вся
гамма переживаний от счастливой до безответной любви.
Анне Ахматовой удалось всего лишь в нескольких строках передать не просто
картину встречи или расставания героев, но
и их мысли и чувства через мельчайшие детали, создающие поразительно
полный, законченный образ. Ярким примером
использования этого приема является стихотворение «Сжала руки под темной
вуалью …» В этом произведении всего из трех
строф высказано очень многое, его поэтесса написала по всем канонам
русской классической поэзии; в нем нет суеты слов,
ничего лишнего, но вместе с тем не возникает ощущения недосказанности,
недопонимания, каждое слово, само по себе
кажущееся ненужным, засоряющим слог, в контексте приобретает особый
смысл, добавляющий стихотворению точность в
изображении картин, экспрессивность, выразительность мыслям и поступкам
героев.
Композиция произведения как бы идет по нарастающей: сначала разговор:
«Отчего ты сегодня бледна?» - в нем слышится
позднее сожаление и грусть, затем ответ, все ускоряющийся образ, апогеем
которого является последняя строфа. Дополнения:
«задыхаясь…», «спокойно…» помогают лучше понять переживания героев.
Драматизм положений сжато и точно выражен в резком
противопоставлении горячему порыву души нарочито будничного,
оскорбительно спокойного ответа.
Также важной особенностью этого стихотворения является логичность,
последовательность в изображении событий, причем
в отличие от творчества большинства поэтов начала двадцатого века, событий
вполне реальных. Эта тенденция прослеживается
во многих других произведениях Ахматовой: «Хочешь знать, как все это
было?», «Проводила друга до передней», «Сказка о
черном кольце» и других.
Стихотворения Анны Ахматовой всегда настраивают читателя на
определенный лад, в них очень тонко чувствуется,
угадывается то настроение, которое автор хотела вызвать. Так, например, в
произведении «Двадцать первое. Ночь.
Понедельник» явно на первом месте именно настроение. В начале строфы оно
загадочное, романтическое:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
И мы сразу ощущаем, о чем это стихотворение, ожидаем описание сцены
свидания или воспоминаний о былой любви во время
бессонницы, но неожиданно «направление» меняется на полушутливый,
досадный тон, в котором сквозит немного высокомерия:
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
А дальше усиливается впечатление нарочитого безразличия, словно
произведение написано не взрослой замужней женщиной, а
ребенком. Поэтесса будто издевается над прекрасным чувством, прижимая
его, сравнивая со сказкой:
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Словно влюбиться можно только от скуки, поверить в любовь, как словам,
выдумке одного человека.
Но концовка стихотворения вновь возвращает нас в действительное отношение
Анны Ахматовой к любви. Она видит ее как
таинство, которое способны понять и постичь лишь немногие, она не в
свиданиях и песнях, это особое состояние души,
которое нельзя предавать огласке. Поэтесса чувствует себя посвященной в
этот секрет, который не дает ей покоя,
заставляет иначе взглянуть не только на любовь, но и на всю жизнь:
Но иным открывается тайна,
И почует на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
В стихотворениях Анны Ахматовой любовь всегда неразделима с надеждой и с
песней. Будучи сама натурой гармоничной, она
играла на музыкальных инструментах, читала в оригинале таких авторов как
Данте, Вергилий, изучала стихи средневековой
Кореи. Это привнесло в ее произведения особую изящность, одухотворенность.
Читая стихи Ахматовой, понимаешь, что у
поэтессы была очень тонкая, чувствительная душа, которая не могла жить без
любви. Примером этому является стихотворение
«Я улыбаться перестала».
Лирика Ахматовой удивительна, непохожа ни на чье другое творчество своей
ясностью образов, естественностью, что
приближает ее к поэтам девятнадцатого века, поэтому в среде пэтов
двадцатого века она занимает особое, главенствующее
положение.
Своеобразие темы любви в лирике А. А. Ахматовой
1. Мир глубоких и драматических переживаний, очарование, богатство и
неповторимость личности запечатлелись в любовной лирике Анны Ахматовой.
Тема любви, безусловно, занимает в ее поэзии центральное место.
Неподдельная искренность, предельная откровенность в сочетании со строгой
гармонией, лаконичной емкостью поэтического языка любовных стихотворений
Ахматовой позволили ее современникам называть ее русской Сафо сразу же
после выхода первых поэтических сборников.
Ранняя любовная лирика воспринималась как своеобразный лирический
дневник. Однако изображение романтически преувеличенных чувств не
свойственно поэзии Анны Ах матовой. Она говорит о простом человеческом
счастье и о земных, обычных горестях: о разлуке, измене, одиночестве,
отчаянии - обо всем, что близко многим, что способен испытать и понять
каждый.
2. Любовь в лирике А. Ахматовой предстает как "поединок роковой", она почти
никогда не изображается безмятежно, идиллически, а наоборот в предельно
кризисном выражении: в момент разрыва, разлуки, утраты чувства или первого
бурного ослепления страстью. Обычно ее стихи - начало драмы или ее
кульминация. "Мукой живой души" платит ее лирическая героиня за любовь.
Сочетание лиризма и эпичности сближает стихи А. Ахматовой с жанрами
романа, новеллы, драмы, лирического дневника. Одна из тайн ее поэтического
дара заключается в умении полно выразить самое интимное и чудесно-простое
в себе и окружающем мире. В ее стихах поражает "струнная напряженность
переживаний и безошибочная меткость острого их выражения. В этом сила
Ахматовой..." (Н. В. Недоброво).
Тесно переплетены в стихах Анны Ахматовой тема любви и тема творчества. В
духовном облике героини ее любовной лирики угадывается "крылатость"
творческой личности. Трагическое соперничество Любви и Музы отразилось во
многих произведениях, начиная с раннего, 1911 года, стихотворения "Музе", где
Муза-сестра отнимает "Золотое кольцо" - символ земных радостей - и обрекает
лирическую героиню на "любовную пытку". Однако Ахматова предвидит, что
поэтическая слава не может заменить любви и счастья земного.
Интимная лирика А. Ахматовой не ограничена лишь изображением отношений
любящих. В ней всегда - неиссякаемый интерес поэта к внутреннему миру
человека. Неповторимость ахматовских стихов о любви, оригинальность
поэтического голоса, передающего самые сокровенные мысли и чувства
лирической героини наполнены глубочайшим психологизмом. Как никто другой
Ахматова умеет раскрыть самые потаенные глубины внутреннего мира
человека, его переживания, состояния, настроения. Поразительная
психологическая убедительность достигается использованием очень емкого и
лаконичного приема красноречивой детали (перчатка, кольцо, тюльпан в
петлице и т. д.).
6. "Земная любовь" у А. Ахматовой подразумевает и любовь к окружающему
человека "земному миру". Изображение человеческих отношений неотрывно от
любви к родной земле, к народу, к судьбе страны.
Пронизывающая поэзию А. Ахматовой идея духовной связи с родиной
выражается в готовности пожертвовать ради нее даже счастьем и близостью с
самыми дорогими людьми ("Молитва"), что впоследствии так трагически
сбылось в ее жизни. До библейских высот поднимается она в описании
материнской любви. Страдания матери, обреченной видеть крестные муки
своего сына, просто потрясают в "Реквиеме".
Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал:
"Почто Меня оставил!" А Матери: "О, не рыдай Мене..."
Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать
стояла, Так никто взглянуть и не посмел.
7. В неразрывности личной судьбы и судьбы народа и страны - истинное
величие той любви к человеку и окружающему миру, которая звучит в стихах А.
Ахматовой: "А я молюсь не о себе одной...". Таким образом, поэзия А.
Ахматовой не только исповедь влюбленной женщины, это исповедь человека,
живущего всеми бедами, болями и страстями своего времени и своей земли.
8. "В наши дни самая одаренная из русских поэтесс, Анна Ахматова, создала как
бы синтез между "женской" поэзией и поэзией в точном смысле этого слова. Но
этот синтез лишь кажущийся - Ахматова очень умна: сохранив тематику и многие
приемы женской поэзии, она коренным образом переработала и то, и другое в
духе не женской, а общечеловеческой поэтики...." писатель много раз говорил о
том, что никак не мог начать работу над романом, пока не проник в тайны языка
описываемой эпохи. Настоящим кладом оказалась для него книга профессора
Новомбергского "Слово и дело", где были собраны судейские акты XVII века.
"Эти розыскные акты записывались дьяками, которые старались записать в
наиболее сжатой и красочной форме наиболее точно рассказ пытаемого. Не
преследуя никаких "литературных" задач, премудрые дьяки творили высокую
словесность. В их записях - алмазы литературной русской речи. В их записях -
ключ к трансформации народной речи в литературу" (А. Н. Толстой "Чистота
русского языка"). Исследуя исторические материалы, А. Н. Толстой выделяет
наиболее типичные для языка XVII-XVIII веков слова и выражения и старается
выбрать прежде всего те обороты речи, которые несли аромат и колорит
старины, но одновременно были близки и понятны современному читателю.
Иногда он видоизменял некоторые тяжеловесные речевые обороты и
архаичные грамматические формы. Чтобы сократить длинноты, устранить
монотонность повествования, Алексей Толстой объединял несколько старинных
документов в один текст.
Последняя редакционная правка "Петра Первого", предпринятая в 1944 году и
доведенная лишь до V главы первой книги, красноречиво свидетельствует о
кропотливой работе писателя над каждым портретом, эпизодом, оборотом речи,
даже эпитетом.
Ахматова, Елизавета Николаевна
Ахматова, Елизавета Николаевна, писательница и переводчица (1820 - 1904).
Родилась в дворянской семье Астраханской губернии. Произведения ее стали
появляться в печати с конца сороковых годов. Была тогда же в большой дружбе
с О.И. Сенковским , о котором оставила интересные воспоминания (см.
"Русская Старина", 1889 и 1890), с Н.И. Пироговым (см. там же и в его
"Севастопольских письмах", СПб., 1907) и другими литературно-общественными
деятелями. Написала несколько оригинальных повестей: "Замосковная
летопись о наших женских делах и других" ("Библиотека для чтения", 1848),
"Вторая замосковная летопись" (там же, 1849), "Третья замосковная летопись"
(1850), "Мачеха" (1851), "Вторая жена" ("Сын Отечества", 1857) и др.
Литературно и гладко изложенные, они обратили на себя внимание критики (см.
Дружинин , т. VI), но А. вскоре отдалась почти всецело переводческой
деятельности, помещая свои переводы в "Библиотеке для чтения",
"Отечественных Записках" и других изданиях, а с 1856 года в своем
собственном ежемесячном журнале: "Собрание иностранных романов"
(существовал 30 лет). Переводила она (свыше 300 романов) преимущественно
Понсон дю Террайля, Габорио, Ксавье де Монтепена и т. п. авторов, вследствие
чего журнал пользовался популярностью средней провинциальной публики, но
печатала также произведения Ж. Занд, В. Гюго, Ф. Шпильгагена и других.
Издавала также детский журнал "Досуг и Дело" (1864 - 66) и "Сборник
переводов" с иллюстрациями (1867 - 78).
В автобиографии, озаглавленной "Коротко о себе", Анна Ахматова писала: "Я
родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был
в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была
перевезена на север - в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет. Мои
первые воспоминания-царско-сельские: зеленое, сырое великолепие парков,
выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые
лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в
"Царско-сельскую оду". Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу
Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление
этих лет-древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке
Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими
детьми, я тоже начала говорить по-французски. Первое стихотворение я
написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с
Пушкина и Лермонтова, а с Державина ("На рождение порфирородного отрока")
и Некрасова ("Мороз Красный нос"). Эти вещи знала наизусть моя мама.
Училась я в Царско-сельской женской гимназии...". Семья была большая: мать
Инна Эразмовна (1852- 1930), отец Андрей Антонович (1848-1915), сестры
Ирина (1888-1892), Инна (1883-1905), Ия (1894-1922), братья Андрей
(1886-1920) и Виктор (1896-1976). Наиболее близка детям была мать-натура,
по-видимому, впечатлительная, знавшая. литературу, любившая стихи.
Впоследствии Анна Ахматова в одной из "Северных элегий" посвятит ей
проникновенные строки:
...женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила,
Ненужный дар моей жестокой жизни...
Северные элегии
В родне матери были люди, причастные к литературе. Например, ныне забытая,
а когда-то известная Анна Бунина (1794-1829), названная Анной Ахматовой
"первой русской поэтессой", приходилась теткой отцу матери, Эразму
Ивановичу Стогову, оставившему небезынтересные "Записки", опубликованные
в свое время в "Русской старине" (1883.-№№1-8).
Инна Эразмовна, мать Анны Ахматовой, вела свой род по женской линии от
татарского хана Ахмата. .
"Моего предка хана Ахмата,-писала Анна Ахматова, - убил ночью в его шатре
подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на
Руси монгольское иго. В этот день, как в память о счастливом событии, из
Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно,
был чингизидом.
Одна из княжон Ахматовых-Прасковья Егоровна- в XVIII веке вышла замуж за
богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был
моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна-моя бабушка. Она умерла, когда моей
маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной..."
Следует еще упомянуть, что мать Анны Ахматовой в молодости была каким-то
образом причастна к деятельности "Народной воли".
Об отце, по-видимому, всегда несколько отдаленном от семьи и мало
занимавшемся детьми, Ахматова почти ничего не написала, кроме горьких слов
о развале семейного очага после его ухода. "В 1905 году мои родители
расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории,
где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по
Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов..."
О быте семьи известно очень мало-по-видимому, он мало чем отличался от
образа жизни более или менее обеспеченных семей Царского Села. Довольно
подробно Ахматова описала лишь свою комнату в старом Царскосельском
доме, стоявшем на углу Широкой улицы и Безымянного -переулка: "...окно на
Безымянный переулок... который зимой был занесен глубоким снегом, а летом
пышно зарастал сорняками-репейниками, роскошной крапивой и
великанами-лопухами... Кровать, столик для приготовления уроков, этажерка
для книг. Свеча в медном подсвечнике (электричества еще не было). В
углу--икона. Никакой попытки скрасить суровость, обстановки- безд <елушками>
, выш <ивками> , откр <ытками> ..."
В Царском Селе, писала она дальше, "делала все, что полагалось в то время
благовоспитанной барышне. Умела сложить по форме руки, сделать реверанс,
учтиво и коротко ответить по-французски на вопрос старой дамы, говела на
Страстной в гимназической церкви. Изредка отец... брал с собой в оперу (в
гимназическом платье) в Мариинский театр (ложа). Бывала в Эрмитаже, в Музее
Александра III'. Весной и осенью в Павловске на музыке- Вокзал ... Музеи и
картинные выставки... Зимой часто на катке в парке..."
Когда отец узнал, что дочь пишет стихи, он выразил неудовольствие, назвав ее
почему-то "декадентской поэтессой". По сохранившимся в памяти отца
представлениям, заниматься дворянской дочери стихами, а уж тем более их
печатать совершенно недозволительно. "Я была овца без пастуха,-вспоминала
Ахматова в разговоре с Лидией Чуковской.-И только семнадцатилетняя
шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы...
Мне потому пришло на ум взять себе . псевдоним, что папа, узнав о моих стихах,
сказал: "Не срами мое имя".-И не надо мне твоего имени!-сказала я..."
Время детства Анны Ахматовой пришлось на самый конец XIX века.
Впоследствии она чуть наивно гордилась тем, что ей довелось застать краешек
столетия, в котором жил Пушкин.
Когда по улицам Царского Села двигалась порой пышная похоронная
процессия и за гробом шли какие-то важные старики и старухи, это, как она
позднее написала, всегда были похороны "младших современников Пушкина", а
значит, и прощание с XIX веком. Конечно, такие мысли не приходили тогда в
голову, маленькой девочке, с любопытством и страхом взиравшей на
маскированных лошадей, на светильники, которые держали сопровождавшие
катафалк, но что-то связанное именно с прощанием и уходом навсегда осталось
в ее памяти, когда она думала о своих первых царско-сельских впечатлениях.
Через много лет Ахматова не раз-и в стихах, и в прозе-вернется к Царскому
Селу. Оно, по ее словам, то же, что Витебск для Шагала - исток жизни и
вдохновения.
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
Чтобы в строчке стиха серебриться свежее в стократ.
Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
А лицейские гимны все так же заздравно звучат.
Полстолетья прошло... Щедро взыскана дивной судьбою,
Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, -
И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою
Очертанья живые моих царско-сельских садов.
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли...
В Царском Селе она любила не только огромные влажные парки, статуи
античных богов и героев, дворцы, Камелонову галерею, пушкинский Лицей, но
знала, отчетливо помнила и стереоскопически выпукло воспроизвела через
много лет его "изнанку": казармы, мещанские домики, серые заборы, пыльные
окраинные улочки...
...Там солдатская шутка
Льется, желчь не тая...
Полосатая будка
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьей,
Пили допоздна водку,
Заедали кутьей.
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир...
А на розвальнях правил
Великан-кирасир.
Царско-сельская ода
.
Но божеством Царского Села, его .солнцем был для юной гимназистки Ани
Горенко, конечно, Пушкин. Их сближало тогда даже сходство возраста:
он-лицеист, она - гимназистка, и ей казалось, что его тень мелькает на дальних
дорожках парка.
Когда-то Гете советовал: если хочешь понять душу поэта, поезжай в его страну.
Он имел в виду родину как страну детства. Ведь детство и юность чаще всего
действительно определяют голос просыпающейся Музы.
Но в стране детства и юности Анны Ахматовой-параллельно и одновременно с
Царским Селом-были и другие места, значившие для ее поэтического сознания
очень много.
В одной из автобиографических заметок она писала, что Царское Село, где
проходил гимназический учебный год, то есть осень, зима и весна,
чередовалось у нее со сказочными .летними месяцами на юге-"у самого синего
моря", главным образом вблизи Стрелецкой бухты у Севастополя. А 1905 год
полностью прошел в Евпатории; гимназический курс в ту зиму осваивала на
дому-из-за болезни: обострился туберкулез, этот бич всей семьи. Зато любимое
море шумело все время рядом, оно успокаивало, лечило и вдохновляло. Она
тогда особенно близко узнала и полюбила античный Херсонес, его белые руины,
словно остановившие бег времени. Там на горячих камнях быстро скользили
ящерицы и свивались в красивые кольца маленькие тонкие змейки. Эти камни
когда-то видели, возможно, ^Одиссея и его спутников, а Черное море
выплескивало волны с той же мерностью гекзаметра, что и Средиземное,
подсказав- . шее этот великий размер слепому Гомеру.
Дыхание вечности, исходившее от горячих камней и столь же вечного,
нерушимого неба, касалось щек и рождало мысли, эхо которых будет
отдаваться в ее творчестве долгие годы - вплоть до старости. Херсонес и
Черное море странным образом не отрицали и даже не затмевали Царского
Села - ведь дух Пушкина был и здесь, а его "античная" лирика, анакреонтика
тоже приходили на ум, как что-то странно неотрывное от этих мест.
Она научилась плавать и плавала так хорошо, словно морская стихия была для
нее родной.
Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост...
...Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской...
Мне больше ног моих не надо...
Если перечитать ее ранние стихи, в том числе и те, что собраны в первой книге
"Вечер", считающейся насквозь петербургской, то мы невольно удивимся, как
много в них южных, морских реминисценций. Можно сказать, что внутренним
слухом благодарной памяти она на протяжении всей своей долгой жизни
постоянно улавливала никогда полностью не замиравшее для нее эхо Черного
моря. В своей первой поэме-"У самого моря", написанной в 1914 году в усадьбе
Слепнево (Тверская губ.), она воссоздала поэтическую атмосферу
Причерноморья, соединив ее со сказкой о любви:
Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это - счастье.
В песок зарывала желтое платье, .
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса Говорил:
Что ты бродишь ночью?
...Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли
. Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: "Наши вернулись!
Нынче мы камбалу жарить будем"...
Обожженная 'солнцем, ставшая черной, с выгоревшей косой, царско-сельская
гимназистка с наслаждением сбрасывала с себя манерные условности
Царского Села, все эти реверансы, чинность, благовоспитанность, став, как она
сама себя назвала в поэме, "приморской девчонкой". Юг, подаривший ей
ощущение воли, свободы, странным образом перемешанное с чувством
вечности и кратковременности человеческой жизни, действительно никогда не
уходил из ее поэтической памяти. Даже в "Реквиеме"-поэме о страшных годах
репрессий в Ленинграде-она вспомнила о нем с присущим ей мужеством и
печалью. В поэтической топонимике Ахматовой занял свое место и Киев, где
она училось в последнем классе Фундуклеевской гимназии, где в 1910 году
вышла замуж за Николая Гумилева, где написала великое множество стихов и
окончательно-что очень важно!-почувствовала себя поэтом. Правда, Ахматова
как-то сказала, что не любила Киева, но если говорить объективно и точно, она,
скорее всего, не любила свое тогдашнее бытовое окружение - постоянный
контроль со стороны взрослых (и это после херсонесской вольницы!),
мещанский семейный уклад. И все же Киев навсегда остался в ее творческом
наследии прекрасным и стихами:
Древний город словно вымер,
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир
Поднял черный крест.
Липы шумные и вязы
По садам темны,
Звезд иглистые алмаза
К богу взнесены.
Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я.
И со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.
Древний город словно вымер...
И все же главнейшее и даже определяющее место в жизни, творчестве и судьбе
Ахматовой занял, конечно, Петербург. Не случайно Ахматову называли истинной
петербуржанкой - представительницей именно петербургской школы. Петербург
стал ее подлинной духовной, родиной. Ахматовская поэзия, строгая и
классически соразмерная, во многом глубоки родственна самому обличу
города-торжественным разворотам его .улиц и площадей, плавной симметрии
знаменитых набережных, окаймленных золотой каллиграфией фонарей,
мраморным и гранитным дворцам, его- бесчисленным львам, крылатым
грифонам, египетским сфинксам, античным атлантам, колоннадам, соборам,
морским рострам и блистающим шпилям. Петербургский архитектурный стиль,
ярко отразившийся в облике всего русского искусства, не только в архитектуре,
но и в словесности, зримо выявился в поэзии Ахматовой: он, можно сказать,
предопределил ее духовно-поэтический мир, то есть образность, метрику,
мелодику, акустику и многое-многое другое. "Город славы и беды"-так называла
она Петербург, а затем и Ленинград, и оба эти слова вполне приложимы к
автору "Вечера", "Реквиема" и "Поэмы без героя". Уже первые читатели
ахматовских книг, хотя и любили называть ее русской Сафо, всегда говорили,
что она являет собой как бы классический тип петербуржанки, что ее поэзия
неотделима ни от Летнего сада, ни от Марсова поля, ни от Невского взморья,
ни, конечно же, от белых ночей, воспетых Пушкиным и Достоевским. Родство,
духовное и кровное, между ахматовским стихом и городом усугублялось
свойственным только Ленинграду сочетанием нежности и твердости,
водно-воздушного мерцания и каменно-чугунной материальности.
Прославленные белые ночи превращают ленинградские "каменные громады" в
полупризрачные, словно блекло намеченные на холсте странные декорации. В
такие часы город, кажется, снится самому себе. Огромный и плоский людской
архипелаг, едва возвышающийся над водой и лишь слегка прикрепленный
неверными якорями к своим не считанным островам, словно вот-вот поднимет
паруса петровских туманов, чтобы отплыть
По Неве иль против теченья.
-Только прочь...
Поэма без героя
Не случайно так часто Ахматова любила подходить в своих стихах к самому
краю сна или яви, чтобы прислушаться к давно отзвучавшим шагам и наедине с
собой и словом внять тому безмолвию, когда
Только зеркало зеркалу снится,
-Тишина тишину сторожит...
Поэма без героя
Однако стих Ахматовой, как мы неоднократно увидим, все же никогда не
соскальзывал ни в невнятицу, ни в бред, ни в ирреальность, достаточно
"модные" в поэзии первых десятилетий нашего столетия. Ахматова, как и Блок,
обладала точным и реалистичным .зрением и потому постоянно испытывала
потребность ощутить в зыбкой мерцательности окружавшей ее атмосферы
нечто все же вполне твердое и надежное. Лирика Ахматовой чуть ли не с самого
начала заключила в себе оба лика города; его волшебство и-каменность,
туманную импрессионистичную размытость и- безупречную рассчитанность всех
пропорций и объемов. В ее стихах они непостижимым образом сливались,
зеркально перемежаясь и таинственно пропадая друг в друге.
"Петербург,-писала она,-я начинаю помнить очень рано-в девяностых годах. Это
в сущности Петербург Достоевского. Это Петербург дотрамвайный, лошадиный,
коночный, грохочущий и скрежещущий, .лодочный, завешанный с ног до головы
вывесками, которые безжалостно скрывали архитектуру домов. Воспринимался
он особенно свежо и остро после тихого и благоуханного Царского Села. Внутри
Гостиного двора тучи голубей, в угловых нишах галерей большие иконы в
золоченых окладах и неугасимые лампады. Нева-в судах. Много иностранной.
речи на улицах. В окраске домов очень много красного (как Зимний), багрового,
розового и совсем не было этих бежевых и серых колеров, которые теперь так
уныло сливаются с морозным паром иди ленинградскими сумерками... Дымки
над крышами. Петербургские голландские печи... Петербургские пожары в
сильные морозы. Барабанный бой, так всегда напоминающий казнь. Санки с
размаху . о тумбу на горбатых мостах, которые теперь почти лишены своей
горбатости. Последняя ветка на островах всегда напоминала мне японские
гравюры. Лошадиная обмерзшая в сосульках морда почти у вас на плече. Зато
какой был запах мокрой кожи в извозчичьей пролетке с поднятым верхом во
время дождя. Я почти что все "Четки" сочинила в этой обстановке, а дома
только записывала уже готовые стихи..." Как видим, художническая память
Ахматовой была на редкость острой. Характерно, что она видела и запоминала.
и переносила в стих все многоразличные приметы окружающей жизни. Поэзия и
проза великого города были нераздельны в ее стихах. Ахматовские стихи, "где
каждый шаг-секрет", где "пропасти .налево и направо", в которых ирреальность,
туман и зазеркалье сочетались с абсолютной психологической и даже бытовой,
вплоть до интерьера,. достоверностью, заставляли говорить о "загадке
Ахматовой". Какое-то время даже казалось, что так, как она, вообще не писал
никто .и никогда. Лишь постепенно увидели, что лирика Ахматовой имеет
глубокие и широко разветвленные корни, уходящие не только в русскую
классическую поэзию, но и в- психологическую прозу Гоголя и Толстого, а также
активно захватывает целые пласты общемировой словесной культуры. Поэзия
Анны Ахматовой возникла в лоне так называемого "Серебряного века", - так
стали со временем называть первые десятилетия XX века, оставив высокий
титул "золотого века" для классического XIX столетия. Эта эпоха в нашей
официальной литературной науке долгие десятилетия почти игнорировалась, как
время реакции и декадентства, будто бы почти ничего не давшая русскому
искусству. На самом деле 10-е годы были на редкость богатыми во всех
областях художественного творчества-в литературе, живописи, балете, музыке...
Ахматова в заметке "1910-е годы" писала: "10-й год-год кризиса символизма,
смерти Льва Толстого и Комиссаржевской. 1911-год Китайской революции,
изменившей лицо Азии, и год блоковских записных книжек, полных
предчувствий... -Кто-то недавно сказал при мне: "10-е годы-самое бесцветное
время". Так, вероятно, надо теперь говорить, но я все же ответила: "Кроме
всего прочего, это время Стравинского и Блока, Анны Павловой и Скрябина,
Ростовцева и Шаляпина, Мейерхольда и Дягилева"... Ахматова в 10-е годы,
когда публиковались (с 1907 года) ее первые стихи и вышла первая книга
("Вечер",.1912), оказалась рядом не только с автором "Соловьиного сада",
навсегда оставшимся для нее богом, но и с целым сонмом крупных и ярких
поэтических миров-с Брюсовым, Бальмонтом, Белым, Сологубом, Вяч.
Ивановым, - Волошиным, Гумилевым, а вскоре с Маяковским, Мандельштамом,
Цветаевой, Клюевым, Есениным. Она безусловно многое взяла от своего ярко
талантливого "серебряного века"-прежде всего необычайно и виртуозно
развитую словесную культуру, а также и самый дух новаторства, в высшей
степени свойственный как наиболее крупным символистам, так и возникшим
вскоре другим поэтическим школам и направлениям, пришедшим на смену
символистской поэзии.