Пастернак
1. Мой любимый поэт и писатель Б. Пастернак
2. «Когда строку диктует чувство...» (По лирике Б.Пастернака.)
3. Анализ сцены из романа Б. Пастернака "Доктор Живаго"
Мой любимый поэт и писатель Б. Пастернак
Б.Л.Пастернак в своем творчестве отразил многие события XX века. Судьба
его, так же как и судьба многих поэтов этого поколения, складывалась очень
тяжело. Ему пришлось пережить взлеты и падения, победы и поражения.
Поэтому, может быть, для Пастернака творчество стало спасением и выходом,
может быть, даже бегством от окружавшей его советской действительности. Он
подчеркивает необходимость непрерывной напряженной работы сердца и ума
для каждого художника. "Не спи, не спи, работай, Не прерывай труда, Не спи,
борись с дремотой, Как летчик, как звезда. Не спи, не спи, художник, Не
предавайся сну. Ты - времени заложник У вечности в плену". В 1913 году в
созданном несколькими молодыми людьми издательстве "Лирика" на началах
складчины вышел альманах, в котором напечатаны пять его стихотворений.
Первым из них Пастернак неизменно потом открывал свои сборники: "Февраль.
Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит". За это лето он написал стихотворения первой своей
книги, и к новому, 1914 году, она вышла в том же издании под названием
"Близнец в тучах". К концу 1916 года вышла в свет вторая книга стихотворений
Пастернака "Поверх барьеров". Узнав о февральской революции, Пастернак
вернулся в Москву. Написанная революционным летом 1917 года книга лирики
"Сестра моя - жизнь" поставила Пастернака в ряд первых литературных имен
того времени. Творческий подъем 1917-1918 годов дал возможность как бы по
инерции написать следующую книгу стихов - "Темы и вариации", но эта книга,
упрочив его имя, однако, означала для автора душевный спад, стала для него
объектом недовольства собой. Постепенно Пастернак свыкается с мыслью, что
в такие времена лирическая поэзия становится безнравственной и поэт может
существовать, лишь сознавая свой долг, жертвуя своей прижизненной судьбой,
временем ради вечного: "Мы были людьми. Мы эпохи. Нас сбило, и мчит в
караване, Как тундру под тендера вздохи И поршней и шпал..." Пастернак
обращается к историческим сюжетам революции 1905 года, к легендарной
фигуре лейтенанта Шмидта. Появляется поэма "Лейтенант Шмидт". Стихи,
посвященные людям, чьи судьбы тогда соприкасались с судьбой поэта и были
ему небезразличны (Брюсову, Ахматовой, Цветаевой, Мейерхольду), вместе с
некоторыми другими, написанными в это десятилетие, Пастернак объединил с
ранними сборниками и составил сборник "Поверх барьеров". Итоговыми
работами этого времени стали поэмы "Спекторский" и "Охранная грамота", в
которых Пастернак изложил свои взгляды на внутреннюю суть искусства и его
значение в истории человеческого общества. С начала 30-х годов Пастернак
принимал активное участие в Союзе писателей и выступил с речью на первом
его съезде. В это время о нем много писали, он надеялся быть общественно
полезным. С осени 1936 года тон печати по отношению к Пастернаку резко
переменился: "Поезд ушел. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду?"
Радость победы в войне возрождала надежды на долгожданное обновление
общества. Радостные предвестия свободы оказались ложными. Но и в их свете
Пастернак начал писать роман "Доктор Живаго", работа над которым заняла
целое десятилетие. Однако К. Симонов, редактор "Нового мира", отказался
печатать роман; его издание на родине было запрещено более 30 лет. Прошло
30 лет двусмысленного замалчивания романа "Доктор Живаго". Он наконец
издан; печатаются массовыми тиражами, о которых автор не мог и мечтать,
стихи и проза Пастернака. Его читают, о нем много говорят и пишут. И все-таки,
на мой взгляд, лучшим в творчестве Б. Пастернака являются стихи и переводы.
«Когда строку диктует чувство...» (По лирике Б.Пастернака.)
Про название книги Бориса Пастернака «Сестра моя – жизнь» Марина
Цветаева, подчеркивая исключительность Пастернака,
сказала, что так не говорят, так к жизни не обращаются.
Так обращался к жизни – к брату солнцу, сестрам птицам, брату собственному
телу – средневековый монах Франциск
Ассизский. Пастернак знал об этом.
И в наше время мироощущение Пастернака имеет определенные аналогии.
Весь облик Пастернака – живое воплощение поэзии как удесятеренной
восприимчивости, разряженной в ответном чувстве (в
стихах). «Милый Пастернак, - писала ему Цветаева, - <…> Вы – явление
природы. <…> Бог задумал Вас дубом, а сделал
человеком, и в Вас ударяют все молнии (есть – такие дубы!)…»
Художник, поэт – живой орган, живой центр восприятий.
Итак, на первом месте – высочайшая восприимчивость, отзывчивость на
нравственные впечатления, а не превращение жизни в
жизнь поэта. По убеждению Пастернака, подлинному искусству следует всегда
«быть в зрителях и глядеть всех чище,
восприимчивей и верней».
В понимании Пастернака искусство – явление нравственной жизни.
Достигнув высшей художественной зрелости, Пастернак объявляет
единственной задачей искусства правду.
Многосторонняя восприимчивость Пастернака (оберегая его от эстетства)
обострила в нем внимание к фактам искусства.
Музыка, поэзия, живопись были для него не вавилонским смешением языков, не
разными языками, а единым языком искусства, в
котором все слова равно ему доступны и равно понятны.
Когда Пастернаку понадобилось дать «определение поэзии», он не нашел
ничего другого как единым взглядом, и слухом, и
осязанием – невыборочно, подряд – охватить окружающее:
Это – круто налившийся свист,
Это – щелканье сдавленных льдинок,
Это – ночь, леденящая лист,
Это – двух соловьев поединок.
Это – сладкий заглохший горох,
Это – слезы вселенной в лопатках,
Это – с пультов и флейт – Фигаро
Низвергается градом на грядку…
(«Определение поэзии»)
Уже в самом начале своего поэтического творчества, при всей тяге к
«оригинальности поневоле», Пастернак, сочиняя стихи,
составившие книгу «Близнец в тучах», искал в поэзии прежде всего
содержательности. В автобиографии он в полушутливой,
почти озорной форме сам выразил особенность своей поэтической работы того
времени: «Я ничего не выражал, не отражал, не
отображал, не изображал».
Человек познает мир через собственную личность, страсть. Человек познает
себя через неприложность общего хода вещей.
Врачующая неприложность мира – сколько раз писал о ней Пастернак:
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не вылечивал.
(«Январь 1919 года»)
Открытие мира у Пастернака всегда есть восстановление единства мира.
В «Охранной грамоте», вспоминая свои ранние годы, Пастернак подробно
описал, как рождается поэзия из перебоев жизненных
рядов, из взаимодействия одних явлений и чувств – тех, которые забегают
вперед, - с другими, которые отстают.
В самом начале поэтического пути, в 1912 году, он нашел для выражения своей
эстетической позиции очень емкие слова:
И, как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый
Завесил лунную межу,
Где пруд как явленная тайна,
Где шепчет яблони прибой,
Где сад висит постройкой свайной
И держит небо пред собой.
(«Как бронзовой золой жаровень…»).
Поэт в зрелые годы напишет:
Я понял жизни цель и чту
Ту цель, как цель, и эта цель –
Признать, что мне невмоготу
Мириться с тем, что есть апрель,
Что дни – кузнечные мехи
И что растекся полосой
От ели у ели, от ольхи
К ольхе, железный и косой,
И жидкий, и в снега дорог,
Как уголь в пальцы кузнеца,
С шипеньем впившийся поток
Зари без края и конца.
Что в берковец церковный зык,
Что взят звонарь в весовщики,
Что от капели, от слезы
И от поста болят виски.
Идея безусловного приятия мира, основополагающая у Пастернака, - не
отвлеченно-умозрительного свойства. Богатство мира
вполне предметно, «подробно» и постигается шаг за шагом.
Есть в «Сестре» стихотворение «Уроки английского», с той же внутренней
композицией, открытой настежь – миру, природе.
Используя мотивы шекспировских трагедий, Пастернак запечатлел в нем
трагический и торжественный момент, когда от
человека уходит суетность желаний, включая вчера еще самое важное –
любовь, когда душа открывается целому творению и
проникается вечностью.
Когда случилось Дездемоне, -
А жить так мало оставалось, -
Не по любви, своей звезде, она –
По иве, иве разрыдалась…
…Когда случилось петь Офелии –
А горечь слез осточертела –
С какими канула трофеями?
С охапкой верб и чистотела.
Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу,
Входили, с сердца замираньем,
В бассейн вселенной, стан свой любящий
Обдать и оглушить мирами.
Пастернак почти не писал стихов, которые можно конкретно и уверенно назвать
пейзажными. В «Сестре» основные «темы» -
природа, любовь, искусство, - как правило, ен существуют раздельно, дается
сложное соединение, сплав из этих «тем».
Природа служит наглядным эталоном естественности и полноты – такой момент
в «Сестре» присутствует, но он не подчеркнут;
природа, в сущности, - один из образов, даже синонимов жизни; разветвленная,
многослойная метафора «жизнь – сад»
участвует равно в структурной и философско-лирической концепции книги.
Восприятие природы у Пастернака неразительно по
точности и проникновению, но природа, будучи самым близким и полным
синонимом жизни, не является в этом отношении чем-то
исключительным и единственным. Открытое лирическое чувство (любовь) или
мир вещей (вплоть до интерьера) выполняют ту же
роль. Жизнь шире любого из этих образно-тематических рядов, и каждый из них,
становясь непосредственным «предметом»
стихотворения, как бы стремится представить и выразить всю жизнь, поэтому
они практически взаимозаменяемы и тем более
полно являют жизнь в своей совокупности, взаимопроникновении.
И второе. Тема природы (осознанная именно как тема) почти неотвратимо
порождает у поэтов натурфилософские вопросы: о
саморазвитии природы, о начале и конце человека в ней, о стихии и разуме.
Между тем самосознание человека – «мыслящего
тростника» - чувство причастности природе и одновременно отделимости от нее
– не характерно для Пастернака, точнее – он
не дает этому чувству простора, воли, так или иначе трансформирует его.
Поэтическое восприятие Пастернака позволило «во всем … дойти до самой
сути», раскрыть сложные «вечные» темы.
Анализ сцены из романа Б. Пастернака "Доктор Живаго" (Лариса у
гроба Юрия Живаго)
По-моему, роман Б. Пастернака "Доктор Живаго" невозможно пересказать или
проанализировать. У меня, например, после его прочтения остались только
ощущения и какие-то отдельные картины, причем почему-то очень спокойные,
тихие, мирные... Как будто куски, вырванные из жизни, яркие, запоминающиеся
моменты. Одна из таких картин - сцена прощания Лары с мертвым Юрием
Живаго. Она не оставила во мне тяжелого или мрачного впечатления, тоски, но
немного грустное, какое-то тихое ощущение. Эта сцена ассоциируется со
сладким, терпким запахом цветов, глубоким, оглушающим молчанием и тишиной,
которая изредка прерывается чуть слышным плачем Лары. Остальные же
громкие рыдания родственников и друзей как будто где-то вдалеке, они почти не
нарушают этого необыкновенного молчания. Б. Пастернак очень хорошо
выразил это ощущение, говоря о цветах на гробе Юрия: "Они не просто цвели и
благоухали, но как бы хором, может быть, ускоряя этим тление, источали свой
запах... Одни цветы были заменой недостающего обряда".
Лариса очень жалела, что Юрия не отпевали по-церковному: "Он так всего этого
стоил, так бы это "надгробное рыдание творяще песнь аллилуйя" оправдал и
окупил!" Она почти боготворит Живаго, после его смерти она осталась совсем
одна, беспомощная, беззащитная, покинутая. Только Юрий мог понять ее, они
были с ним почти одно целое, "они думали, как другие напевают", они дышали
только этой "совместностью", только рядом с Юрием Лару охватывало то
"веяние свободы и беззаботности", которое исходило от него.
Лара была единственной женщиной, которая была так близка Живаго, так
похожа на него, так одинаково с ним мыслила. И поэтому ее горе кажется
особенным, даже величавым и возвышенным, по сравнению с суетливым,
громким и каким-то бестолковым горем Марины, приятелей покойного. Она не
"тягалась горем" с ними, казалось, у нее были "особые права на
скончавшегося", и все родственники и друзья будто чувствовали и понимали это.
Лара так много хотела сказать Юрию, все, что не успела, не смогла сказать при
жизни, ей хотелось выплакать свое горе, посидеть рядом с покойным,
насладиться этим последним свиданием. И она стала прощаться с ним
"простыми, обиходными словами бодрого бесцеремонного разговора", она
говорила все, что внезапно приходило ей в голову, все мысли, проносящиеся у
нее в памяти, "как облака по небу", она не думала, она говорила то, что
подсказывало ей сердце... И этот монолог лился свободно, поспешно, как в
бреду, и ее слова складывались в "ласковый и быстрый лепет", который вовсе
не был похож на эпитафию, а скорее, на разговор с живым человеком.
Сколько раз, наверное, Лара мечтала снова увидеть Юрия, представляла их
свидание, сколько раз думала о том, что расскажет ему, как поделится своими
огорчениями и радостями, и вот "как опять Бог привел свидеться". Сколько в ее
жизни было "судьбы скрещений", как часто и неожиданно по воле случая она
встречала Юрия Живаго, как будто сам Бог толкал их друг к другу, как будто их
"вольная, небывалая, ни на что не похожая" любовь была предназначением
свыше, неизбежным предначертанием судьбы. И теперь воспоминания
овладевали ею.
Когда Тоня написала в письме Юрию, что они разлучены навсегда, слово
"никогда" звучало действительно страшно, пугающе и неотвратимо, хотя их
разделяло только расстояние. "Вот я написала эти слова, уясняешь ли ты себе
их значение?" - писала Тоня. А теперь, у гроба Юрия, Лара даже ни разу не
произносит этого страшного слова, хотя их разделяет не расстояние, а нечто
непреодолимое: она живет, а его уже нет, он где-то в другом мире, где она не
может с ним . встретиться. Но у нее такое ощущение, что она все равно вместе с
ним, для нее в мире сейчас существует только он один, она с ним наедине и
даже не замечает, что в комнату входят люди, что они разговаривают, плачут...
она говорит со своим Юрочкой, и для нее в ее слезах - "счастье освобождения".
Она не помнит себя, она "точно упала на самую глубину, на самое дно своего
несчастья".
Наверное, ей представляется, что она сама скоро умрет, потому что, раз Юры
нет, ей тоже конец, и она полна "темным, неотчетливым знанием о смерти,
подготовленностью к ней", как будто она уже не в первый раз переживает
потерю любимого, как будто "она уже двадцать раз жила на свете" и у нее
"целый опыт сердца", как перенести такое горе. И она то плачет, не в силах
более сдерживать слезы, то молчит, впадая в оцепенение, забывая все
происходящее вокруг, и словно улетает куда-то с душой Юрия, переживает, как
когда-то с ним вместе, то "наслаждение общей лепкою мира, чувство
отнесенное™ их самих ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте
всего зрелища, ко всей вселенной". А вокруг нее все так же благоухают
цикламены, сирень, как будто исполняют реквием, живые, яркие цветы, которые
"так легко себе представить ближайшими соседями царства смерти".